Одесские зарисовки. Мой мир
Строй свой мир счастливым.
Поля, поля, бескрайние бесконечные бессарабские южные поля, ослепляющие проезжающих путников золотым переливом пшеницы. Моря пшеницы, разделённые посадками, густой волной налитых колосьев, лениво погоняемых тяжёлым знойным воздухом, одобрительно кивают проезжающим машинам. Иногда золотое море прерывается домами сёл, сёл болгарских, молдавских, русских, украинских. Различить ихможно по брынзе и вину. В болгарских брынза более солёная, сухая, вино — тяжёлое, сладкое. Молдавская брынза нежнее, вино пьётся, как сок, и только через полчаса просветлённая напитком голова понимает, что не может управлять туго набитыми ватой ногами. Наваристый, со свиными рёбрышками, вгоняющий свом жаром в пот, украинский борщ и холодный, только из погреба, русский игристый квас. Вдоль трассы у длинных белых домов стоят столики, щедро предлагающие путникам домашние яйца, пластиковые, из–под воды, бутылки, наполненные вином, вёдра, полные огромными гроздьями винограда, мохнатыми персиками и картошкой. На воротах висят картонки с надписями «Молоко», «Брынза», «Куры». Южная, многоликая, разноголосая, гостеприимная Бессарабия — любовь моя...
— Я так рада, так рада, Толенька, что ты настоял и вытащил нас из душного, тесного города, — крепко обняла Катя мужа, зажмурилась, неуклюже поцеловала его в воротник рубашки в районе шеи.
— Осторожно, Катюша, ты мне так шею свернёшь. Не забывай, что я за рулём, а ты сама жмуришься и мне ничего не даёшь видеть.
— Да. Я жмурюсь. А знаешь почему? — Катя стала серьёзной.
— Ну, почему? — Толик улыбнулся супруге.
— Мне страшно.
— Страшно? Катюша, я с тобой, чего тебе бояться?
— 15 лет. Мы вместе 15 лет. Я обнимаю тебя, и боюсь, что это сон, счастливый сон из моего детства, боюсь, что ты исчезнешь.
— Куда я исчезну, Катюша?
— Не куда, а как. Как исчезли из моей жизни давно, в детстве, мом родители. Привезли меня к бабушке, сели в такси и... исчезли. На том круизном пароходе... Как исчез наш Юрочка...
Толик крепко, до белых костяшек, вцепился в руль. Их сын Юра три года назад умер от осложнений после гриппа. Гнетущая тишина прервалась собачьим глухим лаем.
— Костик, прекрати мучить Шерхана! — повернулась к детям Катя.
— А это не я, это всё Вика! — Костик ткнул пальцем в бок сестре. Вика заёрзала, уворачиваясь от щекотавшего её пальца брата.
— Он всё врёт, мама, всё врёт! Я не трогала Шерхана!
— А ну прекратили! Костя, будешь плохо себя вести — отправлю назад "Укрпочтой"! Вика, что за слова ты говоришь? Брат не врёт, а выдумывает!
— Не хочу "Укрпочтой", она медленная, папа три недели ждал от неё деталь для машины.
— Вот и не трогая Шерхана, а то будешь тоже три недели домой ехать! — резонно заметила Катя и улыбнулась.
— Это же надо было французского бульдога Шерханом назвать! — мотнул головой Толик и улыбнулся. — Когда я его в парке к себе подзываю, все прохожие испуганно оглядываются по сторонам, ожидая, что из кустов выскочит как минимум алабай. А тут — Шерхан, метр двадцать с кепкой.
— Всё относительно, дорогой. Кому и муравей — великан.
— Да. К тому же у нас самый добрый и любящий человеческих детёнышей Шерхан в мире!
— Точно! — подняла указательный палец вверх Вика, поудобнее устроилась, надвинула на глаза мягкую широкополую шляпу и уснула под монотонный свист ветра, теплом обдувающего салон машины....
Берег за селом Приморское встретил дикой первозданной пустотой. Где–то вдалеке, в сторону дельты Дуная, играла синей тканью точка одинокой палатки, возле которой хлопотали у дымного костра несколько белых пятнышек «дикарей». Толик подошёл к берегу, определил направление ветра, зашёл по колено в море, походил, внимательно разглядывая дно, достал пучок мидий, вышел на берег, раскрыл три, очистил от травы мясо мидий, насадил его на крючки спиннинга, завел его за спину, крикнул сыну, с восхищением следившему за действиями отца, «берегись» и рванул спиниг вперед. «Тюиииить» — запела леска, раскручивая катушку и унося грузило с крючками в морскую даль. «Жлюп» — сквозь шум волн откуда–то издали, из солнечных морских блёсток, слышали Толик и Костя погружение грузила в воду.
— Ого! Папа, так далеко! Папа, а ты меня научишь так далеко закидывать спиннинг?
— Конечно научу, сынок. Я тебя всему научу, что сам знаю, — потрепал непослушные волосы сына Толик.
— Катя, отойдите метров на пятьдесят левее. А то буду закидывать второй спинниг здесь, — показал чуть в сторону жене Толик.
— Да, мама, идите с Викой туда, правее, купаться! — деловито ткнул кулачками себе в бока Костик. — А то всю рыбу распугаете!
— Ой, ой, деловой рыбак тут нашёлся! — передразнила брата Вика.
— А ты вообще иди хворост собирай. Сейчас наловим с папкой рыбы, а у тебя даже очаг не готов! Горе ты наше луковое, — покачал брат головой, — и за кого я тебя замуж выдам? Кто тебя, такую неумёху возьмёт?
— Мама, мама, а Костик надо мной издевается! — села прямо в мокрый прибрежный песок Вика, натужно пытаясь выдавить из себя слезу обиды.
— Не обращай внимания, иди сюда, — позвала в море дочь Катя.
— Но ведь он меня обидел, мама! — возмутилась Вика, заходя в воду.
— Умей прощать близких тебе людей, доченька. Очень часто прощение ведёт к счастью. Строй свой мир счастливым.
— А твой мир счастливый, мама?
— Мой — да. Ведь я сама его создала.
— Несмотря ни на что?
— Несмотря ни на что, доченька....
Автор: Андрей Рюриков
